Неточные совпадения
(Прим. М. Ю. Лермонтова.)] оканчивалась
лесом, который тянулся до самого хребта гор; кое-где на ней дымились аулы,
ходили табуны; с другой — бежала мелкая речка, и
к ней примыкал частый кустарник, покрывавший кремнистые возвышенности, которые соединялись с главной цепью Кавказа.
Лариса. Я ослепла, я все чувства потеряла, да и рада. Давно уж точно во сне все вижу, что кругом меня происходит. Нет, уехать надо, вырваться отсюда. Я стану приставать
к Юлию Капитонычу. Скоро и лето
пройдет, а я хочу гулять по
лесам, собирать ягоды, грибы…
Было что-то нелепое в гранитной массе Исакиевского собора, в прикрепленных
к нему серых палочках и дощечках
лесов, на которых Клим никогда не видел ни одного рабочего. По улицам машинным шагом
ходили необыкновенно крупные солдаты; один из них, шагая впереди, пронзительно свистел на маленькой дудочке, другой жестоко бил в барабан. В насмешливом, злокозненном свисте этой дудочки, в разноголосых гудках фабрик, рано по утрам разрывавших сон, Клим слышал нечто, изгонявшее его из города.
— Да что ему вороны? Он на Ивана Купала по ночам в
лесу один шатается:
к ним, братцы, это не пристает. Русскому бы не
сошло с рук!..
Лес кончился, и опять потянулась сплошная гарь. Та
к прошли мы с час. Вдруг Дерсу остановился и сказал, что пахнет дымом. Действительно, минут через 10 мы спустились
к реке и тут увидели балаган и около него костер. Когда мы были от балагана в 100 шагах, из него выскочил человек с ружьем в руках. Это был удэгеец Янсели с реки Нахтоху. Он только что пришел с охоты и готовил себе обед. Котомка его лежала на земле, и
к ней были прислонены палка, ружье и топор.
Перед сумерками Дерсу
ходил на охоту. Назад он вернулся с пустыми руками. Повесив ружье на сучок дерева, он сел
к огню и заявил, что нашел что-то в
лесу, но забыл, как этот предмет называется по-русски.
С перевала мы спустились
к реке Папигоузе, получившей свое название от двух китайских слов: «папи» — то есть береста, и «гоуз» — долинка [Или «река, по которой много
леса».]. Речка эта принимает в себя справа и слева два горных ручья. От места слияния их начинается река Синанца, что значит — Юго-западный приток. Дальше долина заметно расширяется и идет по отношению
к Сихотэ-Алиню под углом в 10°.
Пройдя по ней 4 км, мы стали биваком на берегу реки.
Река Сыдагоу длиною 60 км. В верхней половине она течет параллельно Вай-Фудзину, затем поворачивает
к востоку и впадает в него против села Пермского. Мы вышли как раз
к тому месту, где Сыдагоу делает поворот. Река эта очень каменистая и порожистая. Пермцы пробовали было по ней сплавлять
лес, но он так сильно обивался о камни, что пришлось бросить это дело. Нижняя часть долины, где
проходит почтовый тракт, открытая и удобная для земледелия, средняя — лесистая, а верхняя — голая и каменистая.
В одном месте река делала изгиб, русло ее
проходило у противоположного берега, а с нашей стороны вытянулась длинная коса. На ней мы и расположились биваком; палатку поставили у края берегового обрыва лицом
к реке и спиною
к лесу, а впереди развели большой огонь.
Лудевую фанзу мы
прошли мимо и направились
к Сихотэ-Алиню. Хмурившаяся с утра погода стала понемногу разъясняться. Туман, окутавший горы, начал клубиться и подыматься кверху; тяжелая завеса туч разорвалась, выглянуло солнышко, и улыбнулась природа. Сразу все оживилось; со стороны фанзы донеслось пение петухов, засуетились птицы в
лесу, на цветах снова появились насекомые.
Перейдя через невысокий хребет, мы попали в соседнюю долину, поросшую густым
лесом. Широкое и сухое ложе горного ручья пересекало ее поперек. Тут мы разошлись. Я пошел по галечниковой отмели налево, а Олентьев — направо. Не
прошло и 2 минут, как вдруг в его стороне грянул выстрел. Я обернулся и в это мгновение увидел, как что-то гибкое и пестрое мелькнуло в воздухе. Я бросился
к Олентьеву. Он поспешно заряжал винтовку, но, как на грех, один патрон застрял в магазинной коробке, и затвор не закрывался.
Шатры номадов. Вокруг шатров пасутся овцы, лошади, верблюды. Вдали
лес олив и смоковниц. Еще дальше, дальше, на краю горизонта
к северо — западу, двойной хребет высоких гор. Вершины гор покрыты снегом, склоны их покрыты кедрами. Но стройнее кедров эти пастухи, стройнее пальм их жены, и беззаботна их жизнь в ленивой неге: у них одно дело — любовь, все дни их
проходят, день за днем, в ласках и песнях любви.
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе
к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни в венках. Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками. В первом кругу
ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в играх, то показывается между народом, то уходит в
лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей сидят под кустом и пьют пиво. Царь со свитой смотрит издали на играющих.
Дети играют на улице, у берега, и их голоса раздаются пронзительно-чисто по реке и по вечерней заре;
к воздуху примешивается паленый запах овинов, роса начинает исподволь стлать дымом по полю, над
лесом ветер как-то
ходит вслух, словно лист закипает, а тут зарница, дрожа, осветит замирающей, трепетной лазурью окрестности, и Вера Артамоновна, больше ворча, нежели сердясь, говорит, найдя меня под липой...
— Цельную неделю, дедушка, маялась и все никак разродиться не могла… На голос кричала цельную неделю, а в
лесу никакого способия. Ах, дедушка, как она страждила… И тебя вспомнила. «Помру, — грит, — Матюшка, так ты
сходи к дедушке на Рублиху и поблагодари, что узрел меня тогда».
До ее избушки
лесом было верст восемь, и девяностолетняя старуха
ходила еще пешком
к Енафе в гости даже зимой, как сегодня.
— Я
к тебе в гости на Самосадку приеду, писанка, — шутил он с девочкой. — Летом будем в
лес по грибы
ходить… да?
Мать ни за что не хотела стеснить его свободу; он жил в особом флигеле, с приставленным
к нему слугою,
ходил гулять по полям и
лесам и приходил в дом, где жила Марья Михайловна, во всякое время, когда ему было угодно, даже ночью.
Солдат понял, что тут что-то неладно. Незачем было Ивану Миронову
ходить рано утром по казенному
лесу. Солдат вернулся и стал шарить по
лесу. Около оврага он услыхал лошадиное фырканье и пошел потихоньку,
к тому месту, откуда слышал. В овраге было притоптано, и был лошадиный помет.
Пермяки и зыряне целую зиму по
лесам ходят; стрельба у них не с руки, а будто
к дереву прислонясь; ружья длинные, по-ихнему туркой прозываются; заряд в него кладется маленький, и пулька тоже самая мелконькая: вот он и норовит белке или горностайке в самый, то есть, конец мордочки попасть.
И как все оно чудно от бога устроено, на благость и пользу, можно сказать, человеку. Как бы, кажется, в таких
лесах ходить не заблудиться! Так нет, везде тебе дорога указана, только понимать ее умей. Вот хошь бы корка на дереве:
к ночи она крепче и толще,
к полдню [74] тоньше и мягче; сучья тоже
к ночи короче, беднее,
к полудню длиннее и пушистей. Везде, стало быть, указ для тебя есть.
Посредник обиделся (перед ним действительно как будто фига вдруг выросла) и уехал, а Конон Лукич остался дома и продолжал «колотиться» по-старому. Зайдет в
лес — бабу поймает, лукошко с грибами отнимет; заглянет в поле — скотину выгонит и штраф возьмет. С утра до вечера все в маете да в маете. Только в праздник
к обедне
сходит, и как ударят
к «Достойно», непременно падет на колени, вынет платок и от избытка чувств сморкнется.
— Получил, между прочим, и я; да, кажется, только грех один. Помилуйте! плешь какую-то отвалили! Ни реки, ни
лесу — ничего! «Чернозём», говорят. Да черта ли мне в вашем «чернозёме», коли цена ему — грош! А коллеге моему Ивану Семенычу — оба ведь под одной державой, кажется, служим — тому такое же количество
леса, на подбор дерево
к дереву, отвели! да при реке, да в семи верстах от пристани! Нет, батенька, не доросли мы! Ой-ой, как еще не доросли! Оттого у нас подобные дела и могут
проходить даром!
Смиренно потом
прошла вся четверня по фашинной плотине мельницы, слегка вздрагивая и прислушиваясь
к бестолковому шуму колес и воды, а там начался и
лес — все гуще и гуще, так что в некоторых местах едва проникал сквозь ветви дневной свет…
Александр часто гулял по окрестностям. Однажды он встретил толпу баб и девок, шедших в
лес за грибами, присоединился
к ним и
проходил целый день. Воротясь домой, он похвалил девушку Машу за проворство и ловкость, и Маша взята была во двор
ходить за барином. Ездил он иногда смотреть полевые работы и на опыте узнавал то, о чем часто писал и переводил для журнала. «Как мы часто врали там…» — думал он, качая головой, и стал вникать в дело глубже и пристальнее.
Ченцов в последнее время чрезвычайно пристрастился
к ружейной охоте, на которую
ходил один-одинешенек в сопровождении только своей лягавой собаки. Катрин несколько раз и со слезами на глазах упрашивала его не делать этого, говоря, что она умирает со страху от мысли, что он по целым дням бродит в
лесу, где может заблудиться или встретить медведя, волка…
После всех пришел дальний родственник (в роде внучатного племянника) и объявил, что он все лето
ходил с бабами в
лес по ягоды и этим способом успел проследить два важные потрясения. За это он, сверх жалованья, получил сдельно 99 р. 3
к., да черники продал в Рамбове на 3 руб. 87 коп. Да, сверх того, общество поощрения художеств обещало устроить в его пользу подписку.
— Разумеется, вам лучше знать, как над собой поступить, а только мы было думали, что вы
к нам возворотитесь. Дом у нас теплый, просторный — хоть в горелки играй! очень хорошо покойница бабенька его устроила! Скучно сделалось — санки запряжем, а летом — в
лес по грибы
ходить можно!
Это были поэмы Пушкина. Я прочитал их все сразу, охваченный тем жадным чувством, которое испытываешь, попадая в невиданное красивое место, — всегда стремишься обежать его сразу. Так бывает после того, когда долго
ходишь по моховым кочкам болотистого
леса и неожиданно развернется пред тобою сухая поляна, вся в цветах и солнце. Минуту смотришь на нее очарованный, а потом счастливо обежишь всю, и каждое прикосновение ноги
к мягким травам плодородной земли тихо радует.
Если бы старый протопоп это знал, то такая роль для него была бы самым большим оскорблением, но он, разумеется, и на мысль не набредал о том, чтό для него готовится, и разъезжал себе на своих бурках из села в село, от храма
к храму;
проходил многие версты по
лесам; отдыхал в лугах и на рубежах нив и укреплялся духом в лоне матери-природы.
Из-зa лесику,
лесу темного,
Ай-да-люли!
Из-за садику, саду зеленого
Вот и шли-прошли два молодца,
Два молодца, да оба холосты.
Они шли-прошли, да становилися,
Они становилися, разбранилися
Выходила
к ним красна девица,
Выходила
к ним, говорила им:
Вот кому-нибудь из вас достануся.
Доставалася да парню белому,
Парню белому, белокурому.
Он бере, берет за праву руку,
Он веде, ведет да вдоль по кругу.
Всем товарищам порасхвастался:
Какова, братцы, хозяюшка!
(
Проходят направо в
лес. С другой стороны являются.) Соня и.) Зимин. В глубине сцены.) Суслов медленно идет по направлению
к своей даче.)
Такие складные удилища, хорошо отделанные, с набалдашником и наконечником, имеют наружность толстой красивой палки; кто увидит их в первый раз, тот и не узнает, что это целая удочка; но, во-первых, оно стоит очень недешево; во-вторых, для большой рыбы оно не удобно и не благонадежно: ибо у него гнется только верхушка, то есть первое коленце, состоящее из китового уса или камышинки, а для вытаскивания крупной рыбы необходимо, чтобы гибь постепенно
проходила сквозь удилище по крайней мере до половины его; в-третьих, его надобно держать всегда в руках или класть на что-нибудь сухое, а если станешь класть на воду, что иногда неизбежно, то оно намокнет, разбухнет и даже со временем треснет;
к тому же размокшие коленца, покуда не высохнут, не будут свободно вкладываться одно в другое; в-четвертых, все это надо делать неторопливо и аккуратно — качества, противоположные натуре русского человека: всякий раз вынимать, вытирать, вкладывать, свинчивать, развинчивать, привязывать и отвязывать
лесу с наплавком, грузилом и крючком, которую опять надобно на что-нибудь намотать, положить в футляр или ящичек и куда-нибудь спрятать…
Со всем тем Глеб не пропускал ни одного из тех плотов, которые прогоняют по Оке костромские мужики, чтобы не расспросить о цене
леса; то же самое было в отношении
к егорьевским плотникам, которые толпами
проходили иногда по берегу, направляясь из Коломны в Тулу.
Эге! Вдруг слышу, кто-то около сторожки
ходит… подошел
к дереву, панского коня отвязал. Захрапел конь, ударил копытом; как пустится в
лес, скоро и топот затих… Потом слышу, опять кто-то по дороге скачет, уже
к сторожке. Подскакал вплоть, соскочил с седла на землю и прямо
к окну.
Солнце встало уже над
лесами и водами Ветлуги, когда я,
пройдя около пятнадцати верст лесными тропами, вышел
к реке и тотчас же свалился на песок, точно мертвый, от усталости и вынесенных с озера суровых впечатлений.
Васильков. Казанское имение Чебоксаровых с заводом и
лесом на днях продаегся. Жалко! И завод может приносить большой доход, и
лесу много. Василий Иваныч,
сходи к Павлу Ермолаеву, скажи ему, чтобы он сейчас же шел на биржу и подождал меня там. Мне нужно совершить на его имя доверенность. Скажи ему также, чтобы он был готов на всякий случай, я его пошлю в Казань.
Николай Матвеич и по
лесу ходил не так, как другие, хотя
к этому и нужно было присмотреться.
Еще чудесный час шли они под грозою, а потом в тишине и покое
прошли густо пахнущий
лес, еще подышали сонной коноплею на задворках невидимой деревни и
к двум часам ночи были в становище, в своей теплой и почти сухой землянке.
Он поднялся, взял свою чашку, длинную палку и пошел
к Служней слободе, а воевода стоял, смотрел ему вслед и чувствовал, как перед ним ходенем
ходит вся Служняя слобода, Яровая, и
лес за Яровой, и горы.
С восходом солнца он отправился искать сестру, на барском дворе, в деревне, в саду — везде, где только мог предположить, что она
проходила или спряталась, — неудача за неудачей!.. досадуя на себя, он задумчиво пошел по дороге, ведущей в
лес мимо крестьянских гумен: поровнявшись с ними и случайно подняв глаза, он видит буланую лошадь, в шлее и хомуте, привязанную
к забору; он приближается… и замечает, что трава измята у подошвы забора! и вдруг взор его упал на что-то пестрое, похожее на кушак, повисший между цепких репейников… точно! это кушак!.. точно! он узнал, узнал! это цветной шелковый кушак его Ольги!
Место, где можно было сойтись, это был
лес, куда бабы
ходили с мешками за травой для коров. И Евгений знал это и потому каждый день
проходил мимо этого
леса. Каждый день он говорил себе, что он не пойдет, и каждый день кончалось тем, что он направлялся
к лесу и, услыхав звук голосов, останавливаясь за кустом, с замиранием сердца выглядывал, не она ли это.
Следующий день был Троицын. Погода была прекрасная, и бабы, по обыкновению,
проходя в
лес завивать венки, подошли
к барскому дому и стали петь и плясать. Марья Павловна и Варвара Алексеевна вышли в нарядных платьях с зонтиками на крыльцо и подошли
к хороводу. С ними же вместе вышел в китайском сертучке обрюзгший блудник и пьяница дядюшка, живший это лето у Евгения.
Илья почти не жил дома, мелькнёт утром за чаем и уходит в город
к дяде или в
лес с Мироном и вихрастым, чёрненьким Горицветовым; этот маленький, пронырливый мальчишка, колючий, как репейник,
ходил виляющей походкой, его глаза были насмешливо вывихнутыми и казались косыми.
— Доктор?.. Ах да, доктор; доктор — очень хороший человек, очень… — Гаврило Степаныч не договорил и страшно закашлял; на шее и на лбу выступили толстые жилы, лицо покрылось яркой краской. — Я ведь живуч… только вот не могу еще долго
ходить по
лесу, утомляюсь скоро и голова кружится от чистого воздуха… не могу
к воздуху-то привыкнуть.
Отстоял службу,
хожу вокруг церкви. День ясный, по снегу солнце искрами рассыпалось, на деревьях синицы тенькают, иней с веток отряхая. Подошёл
к ограде и гляжу в глубокие дали земные; на горе стоит монастырь, и пред ним размахнулась, раскинулась мать-земля, богато одетая в голубое серебро снегов. Деревеньки пригорюнились;
лес, рекою прорезанный; дороги лежат, как ленты потерянные, и надо всем — солнце сеет зимние косые лучи. Тишина, покой, красота…
Зажили мы с ней, как в сладком бреду. Дело я делаю спустя рукава, ничего не вижу и видеть не хочу, тороплюсь всегда домой,
к жене; по полю гуляем с нею,
ходим в
лес.
Ходят волки по полям да по
лесам,
Воют, морды поднимая
к небесам.
Я волкам — тоской моей,
Точно братьям, — кровно сроден,
И не нужен, не угоден
Никому среди людей!
Тяжело на свете жить!
И живу я тихомолком.
И боюся — серым волком
Громко жалобу завыть!
Наступало деловое летнее время, товарищи мои целыми днями живут в работе, собираемся мы редко, читать им некогда, мне приходится выслеживать каждый свободный их час.
Хожу с ними в ночное и там ведём устные беседы, по праздникам устраиваем чтения в
лесу — готовимся
к осени.
Да и как не хотеть, как не рваться после десятимесячной школьной жизни, летом, из города, пыльного, душного и всегда чем-нибудь вонючего, в чистое, душистое поле, в тенистые
леса, в прохладу,
к семейству, на родину или по крайней мере туда, где
прошли детские, незабвенные года.